— Откуда адвокату знать, какое лечение хорошо, а какое нет? — пробормотал он, повернулся и пошел прочь, даже не поблагодарив меня.
Я смотрел, как он уходит, постукивая палкой по каменным плиткам двора. Действительно, зачем я это сделал? А потом понял: если Гай сумеет помочь ему, именно я заработаю очко в борьбе со своим старинным противником. Кроме того, я буду знать, что сделал доброе дело. Может, именно это заставило меня предложить ему помощь? Впрочем, если мы станем что-то делать, лишь будучи уверены в том, что наши помыслы абсолютно чисты, мы никогда ничего не сделаем.
Остаток дня я работал, не выходя из конторы. Снова пошел дождь и лил, не переставая, почти до вечера. Барак находился здесь же. Он сидел молча, то и дело морщась от головной боли и, по всей видимости, страдая от жестокого похмелья.
«Ну и поделом тебе», — мстительно думал я.
Ближе к вечеру прибыл гонец из дворца Ламбет. Кранмер вызывал меня на совещание, которое было назначено на завтрашний день. Я решил, что вряд ли произошло нечто экстраординарное, иначе он приказал бы мне явиться немедленно. Видимо, архиепископ хотел выяснить, почему мы до сих пор топчемся на месте.
Я рано лег спать. Ночью снова зарядил дождь, и, просыпаясь пару раз, я слышал, как его струи хлещут по крыше. Лежа в темноте с открытыми глазами, я думал об убийце, который в эти минуты скрывался где-то там, в ночи. Возможно, как раз сейчас он наблюдает за домом, поскольку холод и дождь ему нипочем. А может быть, он сидит в какой-нибудь комнате в этом огромном городе и, подобно мне, слушает звуки дождя, а в голове его ворочаются темные, никому не ведомые мысли.
Следующее утро снова выдалось солнечным и ясным, суля очередной теплый день. Весна уверенно вступала в свои права. Сидя за столом и завтракая, я увидел в окне Тамазин, которая в одиночестве гуляла по саду, останавливаясь перед клумбами с нарциссами и крокусами. Затем она подошла к дому и села на скамейку возле входной двери. Я вышел во двор и направился к ней. Синяки с лица Тамазин сошли окончательно, и к женщине вернулась ее прежняя миловидность и привлекательность. Однако вид у нее был озабоченный. При моем приближении она привстала, но я жестом попросил ее не беспокоиться.
— Скамейка не мокрая? — спросил я.
— Она стоит под ветвями, и дождь на нее не попадает. У вас чудесный сад! — восхищенно добавила она.
— Ничего удивительного. Знаешь, сколько лет мне пришлось ухаживать за ним, чтобы он стал таким? Как себя чувствует Джек? Надеюсь, он никуда больше не уходил прошлой ночью?
— Нет. У него до сих пор раскалывается голова. — Она глубоко вздохнула. — Но вчера он попросил прощения. Он сказал мне то же самое, что и вам: когда с этим делом будет покончено, мы переедем в какой-нибудь маленький уютный домик. Может быть, там даже будет сад. По его словам, тогда мне будет чем заняться. Жаль, что он не сказал об этом мне первой.
— Но ведь ты все равно рада?
— Мне бы хотелось иметь сад, — тусклым голосом ответила Тамазин, — но, боюсь, мы не сможем позволить себе такой роскоши.
— Возможно, пришло время поднять ему зарплату, — сказал я.
— Странно, что вы вообще не уволили его после того, как он вел себя в вашем доме, — с холодной злостью сказала женщина.
— На нас сейчас давит страшное бремя, Тамазин.
— Я знаю, но, как вам известно, наши с Бараком неурядицы начались задолго до этого.
— Он понимает, что вел себя неправильно, Тамазин. Когда все закончится и вы переедете в другое место, дела пойдут на лад, вот увидишь.
Женщина мотнула головой.
— Вы знаете, какой у него острый язык. Он уже не в первый раз, когда его одолевает хандра, напивается и начинает меня оскорблять. Наутро он, конечно, извиняется, клянется в вечной любви, но проходит время, и все повторяется снова и снова. Я знаю, это наш умерший ребенок разводит нас все дальше и дальше друг от друга.
— Бывают мужья и похуже, — рассудительно заметил я. — Он тебя, по крайней мере, не бьет.
— Я должна его за это благодарить?
— Дай ему время, Тамазин.
— Иногда я думаю: почему я должна терпеть все это? Мне даже приходит в голову мысль о том, чтобы бросить его, вот только идти мне некуда.
Она прикусила губу.
— Впрочем, я не должна взваливать на вас еще и это, сэр.
— Дело не в том, что тебе некуда идти, а в том, что у тебя, кроме Джека, больше никого нет.
Я внимательно посмотрел на Тамазин, словно пытаясь внушить ей серьезность того, что собираюсь сказать.
— И, что бы ни происходило, помни: Джеку сейчас очень нелегко.
— Мне всегда нравилась его страсть к приключениям, и в то же время я хотела, чтобы он угомонился. После всего этого он будет только рад зажить спокойной жизнью. Но найдется ли в этой жизни место для меня?
— Уверен, что найдется. Мне очень жаль, что я втянул его в это опасное приключение, но ведь убили моего друга!
— Как его вдова? — осведомилась Тамазин.
— Она сильная женщина. Но бремя утраты до сих пор давит на нее.
Тамазин посмотрела на меня испытующим взглядом, и на миг я подумал, не прочитала ли она моих чувств к Дороти? Я поспешно поднялся со скамейки.
— Мне нужно закончить кое-какие дела, а потом я отправляюсь в Ламбет.
— К архиепископу?
— Да.
— Будьте осторожны, сэр.
— И ты тоже, Тамазин. Будь осторожна.
Оставив ее, я в обход дома направился к конюшне. Я решил не брать с собой Барака. Может, находясь наедине друг с другом, они сумеют поговорить и хоть немного сблизиться. Идти в Вестминстер пешком мне не хотелось. Верхом на лошади я ощущал себя гораздо увереннее, хотя в последние дни ни разу не испытывал чувства, что за мной кто-то следит. Мне было жаль Тамазин, да и Барака тоже. Я снова подумал о Дороти, и в моей душе зародились сомнения. Даже если допустить, что мои чувства к ней дремали все эти годы, с какой стати я решил, что она — сейчас или позже — должна испытывать то же самое по отношению ко мне? Наконец, я пришел к единственно верному решению: нужно ждать и смотреть, как все обернется в ближайшие месяцы.