Седьмая чаша - Страница 125

125

— А как же иначе? — Харснет широко развел руки. — Это неотъемлемая часть Библии, которая есть Слово Божье, говорящая нам, как жить и обрести спасение, как начался мир и каким будет его конец. Нам не дано решать, каким частям Библии верить, а каким — нет.

— Многие — от первых отцов церкви до нашего современника Эразма — сомневаются в том, что Книга Откровения является боговдохновенной.

— Но тем не менее отцы церкви приняли ее, Эразм был и остается папистом. Он не истинный праведник. Откровение — это часть Священного Писания, а в человека, которого мы ищем, вселился дьявол и заставляет его вершить безбожные дела.

Я не ответил, понимая, что в этом нам с Харснетом никогда не прийти к согласию. К моему удивлению, он вдруг улыбнулся и сказал:

— Вижу, я вас не убедил.

— Боюсь, что нет, — также с улыбкой ответил я. — Как и я вас.

Он смотрел на меня без капли враждебности и, наоборот, с каким-то сочувствием.

— Извините настойчивость моей жены в вопросах ценностей семейной жизни. Женщинам в наши дни позволено говорить все, что им заблагорассудится. Но она права. Мэтью… Вы позволите мне называть вас просто Мэтью?

— Конечно.

— Так вот, я с интересом наблюдал за вами всю последнюю неделю. Совместная работа дает прекрасную возможность оценить человека. Вы человек большого ума и высоких моральных принципов.

— Благодарю вас.

— Вы были удачливым адвокатом и находились рядом с Томасом Кромвелем, когда он только начинал. Я думаю, вас вполне могли бы назначить одним из уполномоченных, которым было поручено свести на нет все монастыри.

— Такая работа не по мне. Для нее требуются более безжалостные люди.

— Да, в вас сильны моральные устои. Но высокоморальный человек не должен терять веры.

— Когда-то я делил адвокатскую контору с одним хорошим человеком, приверженцем новой веры. Потом он ушел и сделался уличным проповедником. Я часто вспоминаю его. Наверное, он и по сей день шатается где-нибудь по дорогам. Однако я знавал и хороших людей, которые исповедовали старую веру. То же относится и к злодеям — их можно встретить среди приверженцев и той и другой веры.

— Я думаю, вы полны сомнений. Вы из тех, кого Библия называет лаодикийцами.

— Лаодикия. Город, где возникла одна из церквей, на которые Иоанн Богослов обрушивается в Откровении. Да, я сомневаюсь.

Я поймал себя на том, что в моем голосе зазвучал холод. Мне не хотелось этого разговора, не хотелось, чтобы Харснет обращал меня в свою веру, к тому же в столь покровительственной манере, но мне также не хотелось быть с ним грубым. Его страстность была искренней, а мне с ним еще предстояло работать.

— Простите меня за нескромность, — продолжал он, — но, может быть, испытывать душевную горечь, упорствовать перед Богом вас заставляет ваш физический недостаток? Я заметил, как болезненно вы отреагировали на слова настоятеля Бенсона, вспомнившего случай, когда король в Йорке высмеял вашу горбатость. К сожалению, когда подобные вещи говорят тебе в лицо, это надолго врезается в память.

Вот теперь я почувствовал злость. На сей раз он зашел слишком далеко.

— Я был горбат и тогда, когда являлся, говоря по-вашему, человеком истинной веры, — твердо ответил я. — Сейчас я сомневающийся, лаодикиец, как вам угодно было выразиться. А все потому, что на протяжении десяти лет я видел с обеих сторон людей, которые твердили о своей любви к Господу, но одновременно с этим грабили и убивали себе подобных. «По плодам их узнаете их». Не так ли говорится в Библии? Поглядите на плоды, которые принесла религия за эти десять лет. Перед глазами у нашего убийцы не счесть примеров, которые могут вдохновлять его на самые изощренные преступления.

Харснет нахмурился.

— Сторонники Папы делают все, чтобы доказать, будто истинной вере чуждо милосердие, и мы должны бороться с этим. Вам известно, что творит Боннер. Я не сторонник жестких мер, более того, я их терпеть не могу, но иногда без них не обойтись.

— Во что вы верите, Грегори? — осторожно спросил я. — Неужели, подобно Кранмеру, вы полагаете, что король — наместник Бога на земле, посаженный на трон, чтобы претворять в жизнь доктрину церкви, и что все должно происходить в соответствии с его волей?

— Нет, я верю в то, что истинная христианская церковь должна быть самоуправляема. Никаких епископов, никаких таинств. Так, как было в начале, так должно быть и в конце. А конец близок, в это я тоже верю.

— Так я и думал.

— Я вижу знамения, странные вещи, происходящие повсюду, вроде тех огромных рыб, которых извергли воды, вижу преследования истинных христиан. Антихрист здесь, это Папа. Сейчас не время для полумер.

— Я же уверен в том, что Книга Откровения была написана лжепророком, — ответил я, — а убийца осуществляет его дикие мечты и фантазии.

Я думал, Харснет взорвется от злости, но его взгляд оставался сочувственным. Он тяжело вздохнул.

— Вижу, вы искренне верите в то, что говорите, Мэтью. Я способен взглянуть на вещи с вашей позиции, и поверьте, мне самому зачастую не нравится делать многое из того, что мне приходится делать. Например, способы, которые я применяю в этом расследовании.

Его щека дважды дернулась, будто от нервного тика.

— В тот день я усердно молился, и, как мне кажется, Бог услышал меня и утвердил меня в мысли о том, что истину о смерти несчастного Эллиарда необходимо сохранить в тайне. Я никогда ничего не делаю без молитвы и начинаю действовать, только получив ответ от Бога и поняв, что я нахожусь на верном пути.

125