Седьмая чаша - Страница 50

— Я получил извещение из суда прошений, — окликнул меня сидевший за своим столом Скелли. — Слушания по делу мастера Кайта состоятся четвертого апреля.

Он передал мне извещение, я прочитал его и провел Кайтов и Мифона в свой кабинет.

— У меня хорошие новости, — сообщил я, когда все расселись. — Мой иск относительно изменения условий содержания Адама и отмены оплаты за него принят к рассмотрению, которое состоится через девять дней. Я также договорился о том, что его осмотрит врач, о котором я вам рассказывал. В пятницу. Я поеду вместе с ним.

— Мы видели Адама вчера, — сказал Дэниел Кайт. — Ему ни чуточки не лучше.

— Он заговорил со мной, — добавила Минни. — Сын заговорил со мной впервые после того, как его поместили в это ужасное место. И знаете, что он сказал? Он сказал, что ощущает запах огня, чувствует, как острые когти демонов скребут его руки. Это были всего лишь вши, от которых он постоянно чешется, а он, видите, как все обернул?

Она потрясла головой и плотно сжала губы, пытаясь не заплакать.

— Минни! — укоризненно проговорил Дэниел.

— Именно поэтому я не хочу, чтобы его выпускали из Бедлама раньше, чем появятся хоть какие-то признаки улучшения, — осторожно пояснил я. — Иначе он может попасть в беду. Если он будет получать приличный уход, там ему пока будет лучше, чем на воле.

Мне почему-то снова вспомнилась Эллен, добрая женщина с темными волосами, и ее странные слова о том, что она никогда не сможет покинуть Бедлам. Я перевел взгляд на Мифона, ожидая возражений с его стороны, но, к моему удивлению, он пригладил свою густую шевелюру ладонью и согласно кивнул.

— Может быть, это и к лучшему. Папистские волки нынче повсюду, честных священников подвергают арестам, а одного вчера протащили на веревке через весь город.

— Я это видел.

— Но если бы мне позволили побыть с Адамом, если бы я смог попытаться еще раз убедить его в том, что он может быть и непременно будет спасен…

— Сначала послушаем, что скажет врач, — оборвал я Мифона.

— Врач… — с безнадежностью в голосе проговорил священник. — А если мальчик одержим? Я начинаю бояться этого все больше и больше.

— А если о вашем пребывании там будет доложено Тайному совету? — заговорила Минни. — Что, если у них и там есть шпионы, и они доложат, что вы проповедуете доктрину, которую они не одобряют?

Мифон потряс головой.

— Я обязан сделать все, чтобы спасти Адама.

Он крепко сжимал Новый Завет — как икону, как талисман.

— Моя жена права, — подал голос Дэниел. — Если предоставить Адаму свободу выбора, он может натворить бед. Он не в том состоянии, чтобы выбирать для себя удел мученика.

Он посмотрел на меня.

— Сначала выслушаем доктора.

Мужчина перевел взгляд на Мифона.

— Вот так.

— Я встретил метущееся сердце среди собственной паствы и не могу молиться вместе с ним! — страдальчески проговорил Мифон, воздев глаза к небу.

На этот раз взглядом с ним встретились и Минни, и Дэниел, и оба покраснели.

— Я передам вам все, что скажет доктор, — сказал я, поднимаясь из-за стола.

В душе я испытывал не очень-то профессиональное удовольствие от того, что эти двое бросили вызов Мифону, несмотря на то что он вновь выдвинул пугающую мысль об одержимости Адама. Это была пусть маленькая, но все же победа.

Глава 11

На следующий день я получил письмо от Харснета. Его доставил специальный нарочный, и это напомнило мне о том, какими широкими полномочиями и возможностями располагает коронер. Он просил меня встретиться с ним возле медвежьих ям в Саутуорке, завтра, в восемь утра.

Я вышел из дома в пятницу рано утром, поскольку сначала мне предстояло дойти до Лондонского моста, где должен был ждать Барак. Я выспался, но все равно чувствовал себя усталым и угнетенным. Впрочем, это ощущение не покидало меня со времени смерти Роджера. Холодный ветер гнал высоко в небе пушистые облака. На поросшем травой углу Ньюгейтского рынка, в огромной тени собора Святого Павла, я увидел полоску пробивающихся к свету крокусов.

Прохожих было совсем мало. Я шел по Шамблз, стараясь держаться подальше от вонючей сточной канавы, тянувшейся посередине улицы, куда мясники сливали бычью кровь и сваливали потроха. Впереди послышался шум драки. Дойдя до угла Шамблз и Бладдер-лейн, я увидел, как грузный мужчина в заляпанном кровью переднике отбивается от двух лондонских констеблей. Полная женщина, по всей видимости его жена, вцепилась в одного из стражей порядка и пыталась оттащить его от мужа. Вокруг дерущихся взрослых с визгом и пронзительными криками бегали трое маленьких детей. Наконец полицейский стряхнул с себя разъяренную женщину и с силой толкнул ее. Женщина плюхнулась в лужу, выбив из-под себя фонтан грязи. Ее чепец развязался, и его концы повисли. Дети, все так же вопя, подбежали к матери.

— А теперь пойдем, да не дури! — прикрикнул на мужчину другой констебль.

Тот перестал сопротивляться и позволил полицейским увести себя. Поколебавшись, я подошел к женщине, которая медленно поднималась на ноги среди орущей детворы.

— С вами все в порядке, мадам?

Она бросила на меня подозрительный взгляд.

— Цела, как видите.

— Что здесь произошло?

— Они говорят, что мой муж продавал мясо в Великий пост, вот и потащили его к епископу Боннеру.

Увидев мою адвокатскую мантию, она проговорила:

— Законник нам не поможет. Если они решили засадить его, так оно и будет, тем более что у нас все равно нет денег на адвоката. Поищите себе клиентов где-нибудь в другом месте.