Седьмая чаша - Страница 18

Мой старинный недруг сидел на лавке возле все еще замерзшего фонтана. На снегу рядом с ним лежал ранец. Даже на таком расстоянии в глаза бросалась нездоровая бледность его худого лица.

— Действительно, что это с ним? — удивился я.

— Говорят, он уже не первую неделю болеет, и с ним постоянно приключаются обмороки, — сообщил Скелли из-за своего письменного стола.

— То-то мне-то показалось, что во время спектакля он выглядел неважно.

— Надеюсь, все-таки ничего серьезного, — пробормотал Барак.

Я загадочно улыбнулся.

— Мне пора идти.

Покинув их, я двинулся через Гейт-хаус-корт. Чтобы добраться до жилища Роджера, нужно было миновать фонтан. Билкнэп не шевелился. Его худое тело буквально утонуло в богатой шубе, подбитой мехом куницы, но, даже несмотря на столь теплое одеяние, погода не располагала рассиживаться на лавке.

Поравнявшись с ним, я остановился.

— Брат Билкнэп, — окликнул я его, — с вами все в порядке?

Он бросил на меня быстрый взгляд и тут же отвел глаза в сторону. Этот человек вообще не выносил прямых взглядов.

— У меня все прекрасно, брат, — процедил он. — Просто решил присесть ненадолго.

— Вы уронили ваш ранец. Он промокнет.

Билкнэп наклонился и поднял ранец. Я обратил внимание, что у него трясутся руки.

— Уходите! — сказал он.

Меня удивило то, что он выглядел испуганным.

— Я лишь хотел помочь, — сухо пояснил я.

— Вы? Помочь мне?

С его губ сорвалось насмешливое кудахтанье. Он поднялся с лавки и поплелся прочь. Я покачал головой и пошел своей дорогой.

Роджер находился в своей приемной. Он держал в длинных пальцах письменное показание, изучая его при свете свечи, поскольку день был пасмурным.

— Подожди минутку, Мэтью, — с улыбкой попросил он.

Дочитав документ до конца, Роджер с довольным кивком передал его клерку.

— Отличная работа, Бартлетт. Очень хороший черновик. А теперь, Мэтью, пойдем повидаем эту твою клистирную трубку.

Мой друг нервно улыбнулся.

— Я вижу, ты надел сапоги для верховой езды. Очень предусмотрительно. Я тоже переобуюсь, чтобы не погубить хорошие туфли в снежной каше.

Он захватил свои башмаки из крепкой старой кожи, которые часто носил, и мы пошли к конюшням.

— Обмороков больше не было? — осторожно поинтересовался я.

— Нет, слава богу.

Роджер глубоко вздохнул. Я видел, что тревога не отпускает его.

— У тебя сейчас много работы? — спросил я, чтобы отвлечь друга от грустных мыслей.

— Так много, что у меня не хватает рук.

Роджер был несравненным специалистом в области ведения судебных дел и по возвращении в Лондон в значительной степени упрочил свою и без того блестящую репутацию.

— Сегодня, после того как мы вернемся от доктора, мне нужно повидаться с одним клиентом, дело которого я буду вести «про боно».

Роджера окликнул женский голос, и мы обернулись. К нам спешила Дороти в одном домашнем платье, неся в руках что-то, завернутое в клеенку.

— Ты забыл это, — сказала она.

Роджер покраснел и взял из рук жены загадочный предмет.

— Это его моча, — чистосердечно пояснила женщина. — Для доктора.

Роджер смущенно улыбнулся и пробормотал:

— Ну что бы я без нее делал?

— Забыл бы где-нибудь собственную голову, муженек, — ответила Дороти и поежилась.

— Возвращайся в дом, дорогая, — сказал Роджер, — а не то тебе тоже понадобится доктор.

— Уже иду. Счастливо, любовь моя. До свидания, Мэтью. Приходи к нам отужинать на следующей неделе.

Она повернулась и пошла к дому, обнимая себя руками от холода.

— Ненавижу обманывать ее. Она все еще думает, что у меня какие-то нелады со сварением желудка. Но я не хочу сильно ее тревожить.

— Я знаю. Пойдем, и постарайся не уронить свою драгоценную ношу.

Пока мы неторопливо ехали по Чипсайду, Роджер был погружен в свои мысли и потому неразговорчив. Торговцы складывали лотки, убирали товар, и нам приходилось то и дело лавировать между разбросанными по дороге пустыми коробками. В опасной близости от копыт наших лошадей воробьями суетились босоногие мальчишки в лохмотьях, подбирая с земли гнилые овощи — остатки прошлогоднего урожая, выброшенные торговцами. У раздаточной станции водовода опять собирались нищие. Один из них, размахивая палкой, на которую был насажен кусок протухшей свиной грудинки, вопил во все горло:

— Помогите Тому из Бедлама! Помогите бедному умалишенному! Видите? Вот, на палку насажено мое разбитое сердце!

— Он наверняка Бедлама и в глаза не видел, — сказал я Роджеру. — Если бы все нищие, которые утверждают, что они там побывали, говорили правду, Бедлам должен был бы быть размером с Вестминстер-холл.

— Каким образом там оказался твой клиент?

— Он действительно скорбен умом. На него нельзя смотреть без содрогания. Я хочу попросить Гая осмотреть мальчика. Может быть, он сумеет разобраться в причинах странного недуга, поскольку мне сие недоступно.

— Значит, доктор Малтон — знаток в душевных болезнях? — с неподдельным интересом спросил Роджер.

— Вовсе нет, — поспешил я успокоить товарища. — Но он практикует почти сорок лет и за это время сталкивался с самыми разными болезнями. И он очень хороший врач — не чета тем коновалам, которые знают лишь слабительное да кровопускание. Страх нашептывает тебе, что у тебя может обнаружиться падучая. Но такие же симптомы могут быть вызваны сотней других причин. Кроме того, у тебя ни разу не было даже намека на припадок.

— Видел я такие припадки. Ими страдал один из моих клиентов. Как-то раз он повалился прямо у меня в конторе и принялся в корчах кататься по полу. Изо рта у него шла пена, а от глаз остались видны одни только белки.