Седьмая чаша - Страница 166

166

— Я не теолог, Адам, но одно для меня очевидно: ты не покинул его. Разве что пытался достучаться до него не самым правильным способом.

Для мальчика это оказалось чересчур. Он закрыл лицо руками и снова принялся всхлипывать. Поглядев на эту скорбную картину пару минут, я повернулся к Эллен.

— Мне пора уходить. Да будет вам известно, сведения, которые сообщил мне Адам, имеют чрезвычайную важность. Когда появится доктор Малтон, я не знаю. Могу ли я оставить Адама с вами?

Губы женщины искривились в горькой улыбке.

— Вы беспокоитесь о том, не безопасно ли будет ему со мной?

— Нет… я…

— На этот счет можете не волноваться, — резко проговорила Эллен. — Со мной всегда все в порядке.

Она набрала в грудь воздуху.

— Если только меня не выгонят наружу. А в остальном я не сумасшедшая.

— Я уверен: с вами Адам в хороших руках.

Лицо Эллен залила краска смущения.

— Вы и впрямь так думаете?

— Да. Если придет доктор Малтон, пожалуйста, расскажите ему то, что сказал Адам. И еще скажите ему… скажите, что я его очень ждал.

— Вы выглядите так, будто произошли какие-то неприятности, — заметила Эллен. — Адаму что-то угрожает?

— Нет, клянусь вам, что это не так, — улыбнулся я. — Вы добрая женщина, Эллен. И не позволяйте вонючей свинье вроде Шоумса думать о себе иначе.

Она кивнула, и из ее глаз хлынули слезы.

Я вышел из палаты. Мысли мои были в смятении. Значит, Абигайль посещал Адам! Именно он был тем самым темноволосым юношей, которого я искал! На миг меня охватил страх: а правильно ли я сделал, оставив Эллен наедине с ним? Ей ничто не угрожает? Нет, решил я. Если не считать странного недуга, заставляющего ее бояться открытого пространства, она выглядит совершенно разумной. Гораздо разумнее, чем большинство горожан, что шляются по улицам Лондона.

Глава 39

Домой я возвращался в глубокой задумчивости. Чтобы избегнуть утреннего столпотворения на улицах, я направил коня вдоль северной городской стены. Народу здесь почти не было, и это приятное ощущение покоя не смогло испортить даже то обстоятельство, что мне пришлось проехать мимо вонючего Хаундсдича, куда, невзирая на строгие предупреждения Городского совета, лондонский люд продолжал сбрасывать дохлых собак и лошадей.

Я думал про Адама. Как просто забыть, что сумасшедшие тоже когда-то были обычными людьми! Иссохшее лицо Адама раньше привлекало своей красотой, а сам он, как описывал его отец, был веселым и беззаботным парнем. Такой юноша непременно должен был попасть в круг внимания других прихожан, которые решили, что его нужно воспитывать, приучать к дисциплине, и принялись запугивать мальчишку геенной огненной. И вот что из этого вышло. Я задумался также и об Эллен, о ее трагической истории и о том, какой она могла бы быть, не случись с ней этого несчастья.

К Канцлер-лейн я подъехал с северной стороны. В этот час на улице царило оживление. Погруженный в свои мысли, я совсем не следил за дорогой, целиком положившись на свою славную лошадку, но внезапно меня вывел из задумчивости пронзительный крик:

— Эй, ты там! Гляди, куда едешь!

Я резко натянул поводья и увидел прямо перед мордой лошади уличного торговца, толкавшего трехколесную тачку с разной дребеденью. На нем было некое подобие плаща из какой-то драной мешковины, полы которого волочились по грязи. Немытое лицо обрамляли густые седые волосы и всклокоченная борода.

— Ты меня едва не переехал! — пробормотал он через плечо, удаляясь с мостовой. — Если попортил мой товар — заплатишь!

Я успокаивающе похлопал Бытие по крупу. Инцидент взбудоражил животное. А когда обернулся, коробейник уже успел дойти до Холборна. Вскоре я миновал ворота Линкольнс-Инн и подъехал к дому. Времени было всего полчетвертого.

Поднимаясь к себе в комнату, чтобы переодеться с дороги, я думал о том, что, по крайней мере, одна часть загадки разгадана. Я узнал, что юноша, посещавший дом Ярингтона, на протяжении последних недель был накрепко заперт в Бедламе. В центре подозрений вновь оказывался Годдард. Но зачем тогда он сообщил нам свой адрес?

Я взял Новый Завет и открыл его на Откровении Иоанна Богослова.

...

«Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!»

Я задумчиво откинулся в кресле. До последнего времени каждое убийство представляло собой имитацию, жестокую пародию тех кар, которые обрушивают семь ангелов Апокалипсиса на погрязшее в грехе человечество. Тело несчастного Локли убийца использовал, чтобы перекрыть водопровод и имитировать тем самым пересыхание Евфрата после излияния шестой чаши гнева. Но Барак был прав, задавая вопрос: как этот безумец собирается имитировать землетрясение?

Я потянулся, чтобы положить Писание на стол, но промахнулся, и оно упало на пол, непроизвольно открывшись на предшествующих Апокалипсису страницах. Мое внимание привлек абзац. Это было первое послание апостола Павла к коринфянам.

...

«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви — то я ничто».

Мне подумалось: а читал ли убийца эти слова? Если да, то они явно не произвели на него впечатления. Они противоречили его злобной потребности в насилии, и он, вероятнее всего, даже не обратил на них внимания. Я закрыл книгу, сокрушенно размышляя над тем, что сотворили люди со своим Богом.

166