— Если только он не одержим, — упрямо вставил Харснет.
Воцарилось молчание.
— Если Ярингтон продолжал оставаться радикальным реформатором, он не вписывается в схему, которую вы нам тут изобразили, — заметил Кранмер.
— Я использовал все, что нам пока известно. Возможно, мы чего-то не знаем о Ярингтоне. Если он действительно оставался убежденным реформатором, тогда моя версия о том, что убийца наказывает отступников, оказывается несостоятельной. В противном же случае круг возможных жертв существенно сужается.
— И ограничивается всеми чертовыми радикалистами Лондона, — проворчал Томас Сеймур. — Сколько сотен людей это будет?
— Много, — согласился я и потер ноющую руку.
Лорд Хартфорд взял составленный мною список.
— Откровение говорит, что, когда пятый ангел выльет свою чашу, люди в темноте станут кусать языки от страдания. Это может означать все, что угодно.
Хмурясь, он подергал свою длинную бороду.
— Мне все же интересно узнать, как он собирается осушить реки, что должно произойти после шестой чаши, — насмешливо проговорил Томас Сеймур. — Или устроить великое землетрясение, как после седьмой.
— Он что-нибудь придумает, — заверил я легкомысленного аристократа. — Что-нибудь такое, что подходило бы под эти описания.
Кранмер повернулся к Харснету.
— Вы достигли успехов в поисках Годдарда?
— Еще нет, милорд. Сейчас я тайно навожу справки среди представителей власти Сюррея и Кента.
Архиепископ кивнул и перевел взгляд на меня.
— Мэтью, вы представляете интересы этого мальчика, который находится в Бедламе. Его приходским священником является преподобный Мифон, сосед Ярингтона?
— Да, милорд. Когда вчера юный Кайт забрался на Лондонскую стену, он был там. И Ярингтон тоже.
— Позаботьтесь о том, чтобы за мальчиком как следует присматривали и чтобы он находился подальше от посторонних взглядов.
— Конечно, милорд. Все говорит о том, что главный смотритель Бедлама преднамеренно подстроил его побег, чтобы избавиться таким способом от неугодного ему подопечного. Больше он этого не сделает. Завтра состоятся судебные слушания по иску о надлежащем содержании этого пациента.
Кранмер снова одобрительно кивнул и, бросив взгляд на мою руку, спросил:
— Вы полагаете, преступник преследует вас, пытается запугать?
— Да.
— Только вас одного?
— Похоже на то. Жена Барака тоже пострадала, но, думаю, лишь потому, что она через мужа имеет ко мне отношение. Он хочет, чтобы я отказался от расследования.
Томас Сеймур рассмеялся.
— Вы преувеличиваете собственную значимость. С чего ему вас бояться?
— Не знаю, — ответил я и повернулся к Харснету. — А с вами не случалось никаких неприятностей?
— Нет. Впрочем, поскольку я работаю в Уайтхолле, ему до меня сложнее добраться.
Кранмер устало провел ладонью по лицу.
— Что ж, нам не остается ничего иного, кроме как продолжать охоту. Завтра вновь повидайтесь с настоятелем Бенсоном и этим Локли. Где, кстати, он обитает?
— Возле Чартерхауса.
Сэр Томас нахмурился.
— Милорд, я уже говорил и хочу повторить еще раз: мне очень не нравится, что рядом с леди Кэтрин Парр живет человек, который может быть каким-то образом связан с этими убийствами.
— Она окружена слугами, — с усталой ноткой в голосе откликнулся его брат, — и не укладывается в схему, по которой он выбирает своих жертв. Она искренне верующая, набожная женщина.
— Ярингтон тоже не укладывался в эту схему, но сегодня это не помешало ему сгореть, подобно рождественской свечке.
— Милорд, — заговорил Харснет, — я считаю, что нам нужно немедленно осмотреть жилище преподобного Ярингтона. Церковный староста сообщил нам, что его дом находится всего через две улицы от церкви, и он жил там один, если не считать слуг. Я велел не сообщать им о том, что произошло.
Немного подумав, Кранмер кивнул.
— Очень хорошо. Мэтью, Грегори, отправляйтесь в дом бедного Ярингтона, поговорите со слугами, разузнайте как можно больше о том, как он жил. Возьмите с собой пару моих стражников, и если сочтете нужным задержать кого-то из слуг, хватайте и без особого шума волоките сюда. Мэтью, прежде чем вы уйдете, я хотел бы поговорить с вами наедине.
Остальные вышли, оставив меня один на один с архиепископом.
— Все это ужасно действует на вас, Мэтью?
Я почувствовал, как к глазам подступают слезы. Что ни говори, архиепископ умел играть на струнах человеческой души.
— Да, — ответил я.
— Потому что одной из жертв стал ваш близкий друг, а теперь убийца преследует вас и насмехается над вами?
— Да. А еще потому, что прежде я никогда не видел такой… такой жестокости.
— На меня это тоже давит. Мне пришлось повидать много, даже слишком много людей, убитых из-за политики. Но тут совсем другое. Я чувствую: этот человек наслаждается тем, что делает.
— Мне тоже так кажется.
— Разве можно творить подобные зверства и при этом думать, что выполняешь волю Господа?! — Кранмер уже почти кричал. — Разве это не богохульственная насмешка над верой, вдохновленная самим дьяволом? Грегори Харснет думает именно так.
— Не знаю, милорд. Я стараюсь не особенно задумываться над этим.
— Умереть в огне… Как это ужасно! Убеждая еретиков покаяться и отречься от своих богопротивных заблуждений, я пугал их костром: рассказывал, как от жара съеживается кожа, как плавится и скворчит в огне человеческий жир.
Он закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Я бы спас их, будь на то моя воля, но король всегда ратовал за самые строгие наказания. Раньше он преследовал католиков, но нынче все больше разворачивается к старым верованиям. Католицизм без Папы.